Маргиналы Арийского Запада как они есть
Sep. 26th, 2011 12:04 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
archiv_alterry3. "Меня спросили под шумок…" Маргинальный и просто-шуточный фольклор
Начну, пожалуй, с самогό словечка "маргинальный" – просто потому что уж больно оно мне нравится.
Надеюсь, читающий эти строки не подумает, что я наивно полагаю это словечко чем-то "родным, исконным" по отношению к той сфере, которую я им маркирую. Конечно же, нет! Я прекрасно понимаю, что большинство "маргинальных элементов", носителей "маргинальной культуры" Арийского Запада, таким термином себя вовсе не обозначает. Я даже не уверен, что оные лица обозначают себя как-то "особо" – помимо того, кем на данный момент являются: бандитами или контрабандистами, бродягами или армейскими следователями, мелкими мошенниками или кем угодно ещё. Люди, коих я причисляю к маргиналам, характерны тем, что не относят себя ни к кому и не записывают себя ни в какие ряды. Они достаточно строго придерживаются одного-единственного принципа – "каждый сам за себя" ("не верь, не бойся, не проси"). Приходя на службу к любому командиру, князю или атаману, вступая в любой военный отряд, маргиналы обычно не присягают на верность – а если ситуация вынуждает их нечто вроде верности кому-то всё же обещать, то обещание это остаётся чисто формальным: сами про себя они отчётливо понимают, что выполнять его не собираются. Такое отношение к делу для обитателей Арийского Запада вообще-то не характерно – понятие о верности, в том числе о верности своему слову, является одним из краеугольных камней нашей ментальности. Существует только одна – весьма специфическая – категория людей, для которых нечто подобное является "общественно легитимным": так называемый "метис-предатель". "Метис-предатель" – это человек, волею судеб оказавшийся столь тесно связан и с неарийцами, и с арийцами, что не может сделать окончательного выбора в пользу одних или других, и посему считающий себя перманентно перед обеими сторонами виноватым. Такой человек открыто и недвусмысленно пребывает за рамками общественной морали – он знает это о себе, все прочие знают это о нём. Имея дело с "метисом-предателем", нельзя рассчитывать на соблюдение им тех неписаных законов, по которым живут "обычные люди"; можно полагаться только на какие-то сугубо личные договорённости. Кто хочет, тот имеет с ним дело – а кто не хочет, тот не имеет, и здесь всё прозрачно и однозначно.
Однако далеко не каждый "метис-предатель" – настоящий маргинал, и уж тем более никак не каждый маргинал – "метис-предатель". Маргинал может не иметь к метисам никакого отношения, он может быть (или считать себя) наследником чистейших древних кровей – важно совсем не это, важно то самое, о чём я сказал выше: принцип "каждый сам за себя", отвержение общественных моральных норм и стойкое воздержание от присяг и обещаний. Как уже говорилось, маргинал может быть бандитом, бродягой, армейским следователем, сезонным рабочим и т.п. – однако в тех же самых социальных группах имеются свои моральные нормы, свои внутренние законы, и эти законы настоящий маргинал презирает ничуть не менее, чем любые другие. Маргинал может происходить как из достаточно высоких кругов (из княжеской или офицерской семьи, из около-храмовой среды и пр.), так и из "простонародья"; он может выглядеть обшарпанным и замызганным, а может – рафинированно элегантным. Настоящий маргинал, как правило, не скрывает, кто он такой, однако и "вывески" никакой на себе не носит – что позволяет окружающим в охотку обманываться, воображая, что перед ними некий респектабельный господин или же, наоборот, простой и честный трудяга. В одной ситуации маргинал сочтёт за благо попустить окружающим заблуждаться, в другой постарается дать им некоторые намёки – так сказать, приоткрыть своё истинное лицо. Одним из средств подобной неброской манифестации и является то самое, что я называю "маргинальным фольклором".
Маргинальный фольклор – это совокупность песен, стихов, баек и так далее, несущих на себе отчётливый отпечаток "маргинального мировоззрения". "Каждый сам за себя" – а стало быть, горькое веселье одиночки, насмешка над общими ценностями, опрокидывание всех и всяческих моральных норм; впрочем, любая смеховая культура, любой шуточный фольклор тоже занимается низвержением стереотипов – так что маргинальный фольклор непосредственно граничит с общеупотребительным шуточным, местами даже сливается с ним. Однако же "на ощупь и на вкус", интонационно, расстановкой акцентов (иной раз слабоуловимых) маргинальный фольклор от шуточного всё-таки отличается, и основное отличие тут вот какое. Маргинальное опрокидывание норм происходит уже не дурашливо, а на полном серьёзе; маргинальная шутка чаще всего цинична – и, стало быть, скорее мрачна и жестока, чем весела. Точнее говоря – весела, но не радостна.
Почему я вообще так много говорю о маргиналах?
Дело в том, что в событиях вокруг окончания войны вышеозначенные маргиналы сыграли, прямо скажем, далеко не последнюю роль. На этапе, когда всё начало окончательно рушиться, множество маргиналов всколыхнулись и притекли к местам наиболее острых конфликтов. Маргиналы и вообще по своим установкам странники, вдобавок в горячие точки их влечёт многое – от жажды приключений вплоть до азарта половить жирную рыбку в мутной воде. Таким образом в решающих локусах сконцентрировалось большое количество маргиналов, что не могло не окрасить обстановку тонами весьма специфического колорита. Агония вольного Запада в наиболее горячих точках приобрела характер своеобразной бесшабашности-безбашенности, удали и даже разудалости – залихватского, бредового, безрадостного веселья, носящего узнаваемую метку "с особым цинизмом". Складывалась причудливая, неоднозначная, гротескная картина. С одной стороны, маргиналы не были виновниками социального обострения, которое привело к тотальной войне; с другой стороны – своими возмутительными и провокационными действиями они нередко обостряли конфликт ещё сильнее. Существует и ещё один немаловажный момент. Характерная маргинальская удаль "с особым цинизмом" объективно мешала воспринимать тотальную войну как нечто серьёзное и величественное, придавала всему оттенок фарса, пародии на трагедию – жестокой, кощунственной даже, но пародии, а значит – не могла не отрезвлять всех тех, кто имел хоть какие-то шансы вынырнуть из бреда. Омерзительные детали военного быта, нарочито подчёркиваемые маргиналами как в практических действиях, так и в фольклоре, ясно свидетельствовали: "Героическая Трагическая Эпическая Гибель" народов во взаимной резне – это не восхитительно и упоительно, а гнусно и очень глупо.
Ничего удивительного, что на следующем этапе немалое число тех же самых маргиналов оказались в рядах сторонников мира; следует отметить, что эти люди сражались за мир весьма самоотверженно и стойко. Старая мораль была для маргиналов неприемлема – раз она позволяет человеку выделывать такое, продолжая по-прежнему считать себя порядочным, значит, она лжива, лицемерна; новая же мораль… А есть ли смысл тут вообще говорить о морали? В ряды сторонников мира маргиналов привлекала совсем не мораль, а надежда: надежда на то, что, кажется, можно и правда попытаться жить по-другому – или по меньшей мере по-человечески помочь кому-то, кто и правда пытается жить по-другому. Многие из маргиналов вовсе не рассчитывали остаться в живых, чтобы самолично пожать тучные плоды грядущей эпохи всеобщего благоденствия; да и вообще – я уже говорил о том, что выбор зачастую совершался не по принципу предпочтения лучшего, а по принципу отвержения уж совсем неприемлемого. Маргиналов это касается в наивысшей степени. Выступать под девизом "Я не я буду, если допущу, чтобы этот подлый номер прошёл!" – весьма свойственно для них.
Однако вернёмся к маргинальному фольклору.
Итак, помимо всего прочего маргинальный фольклор является средством ненавязчивой демонстрации маргинального мировоззрения. Порой достаточно процитировать всего лишь один маленький стишок, напеть всего лишь одну характерную песенку – и это окажется равносильно вывешиванию флага, провозглашению исповедания. Приводимая цитата может быть более или менее возмутительной в зависимости от ситуации: маргинал вполне способен пощадить чувства собеседника и поддразнить невинную барышню чем-то куда более безобидным, чем идеалиста-студента или клирика. Постараюсь пощадить чувства читателей и я. Для нижеследующей подборки мною взяты не все любимые песенки и стишки – часть из нежно мною обожаемых (и притом достаточно популярных) я забраковал, полагая, что в них не только зашкаливает непристойность, но и вообще на грани переносимости образный ряд.
Так получилось, что я привожу здесь бόльшее количество примеров маргинального фольклора, чем примеров просто шуточного. Причина этого прежде всего в том, что в моей личной заначке их гораздо больше – я лучше знаком именно что с маргинальным творчеством. Я ведь не собиратель фольклора, а практик, и у меня нет возможности специально изучать фольклор даже ради сей книги. Честно могу сказать, что "просто-шуточное" я встречал по большей части не целиком, а обрывочно – идёшь, бывало, мимо компании и слышишь отдельные куплеты песенки, перемежаемые взрывами хохота. Ну что я – потом слова списывать буду, что ли?.. Некогда мне, да вроде и не до зарезу надо. А вот образцы маргинального фольклора преподносились мне, как правило, вполне целевым образом – разнообразные маргиналы предлагали мне всякое такое именно что "для-ради знакомства", чтобы испытать на прочность меня, а заодно и моё отношение к собеседнику.
Дело в том, что по жизни я как-то больше общался с маргиналами, чем с простыми честными ребятами – во всяком случае, больше общался в такой обстановке, когда читают прикольные стишки или поют прикольные песенки. Вместе с простыми честными ребятами мы сражались бок о бок и делали всякие другие общественно полезные вещи – а сугубо личные отношения, дружеские или враждебные (нередко переходящие опять-таки в дружеские), складывались у меня чаще с матёрыми циниками, развесёлыми беспредельщиками, утомлёнными собственным коварством злодеями и т.д. и т.п. С маргиналами вместе я и в тюрьме сидел (удостоился быть, так сказать, к маргиналам причтён) – во время того самого судебного процесса, когда была объявлена Черта Мира. Впрочем, это я забегаю вперёд; о моей личной биографии и других общественно значимых сюжетах мы поговорим позже.
Надо сказать, что ниспровергающий юмор маргиналов мне и вообще очень близок; более того – я глубоко убеждён, что, не имея под рукой этого мощного орудия, нельзя даже и позволять себе никакой серьёзности, никакой высокой патетики. В отсутствие сего безжалостно рассекающего клинка всякое доброе начинание неизбежно извращается в ложь и лицемерие. "Пусть языки острее ножа раскромсают ложь" – сказано в числе прочего и про злую, циничную маргинальскую сатиру: раскромсать ложь – задача ей под силу. Истину сию хорошо понимают приморцы, несущие в своей крови обличительный накал библейских пророков; про их излюбленное сочетание трагического надрыва с грубо-площадным комизмом уже было написано выше.
К оглавлению написанной части "Черты Мира"
Начну, пожалуй, с самогό словечка "маргинальный" – просто потому что уж больно оно мне нравится.
Надеюсь, читающий эти строки не подумает, что я наивно полагаю это словечко чем-то "родным, исконным" по отношению к той сфере, которую я им маркирую. Конечно же, нет! Я прекрасно понимаю, что большинство "маргинальных элементов", носителей "маргинальной культуры" Арийского Запада, таким термином себя вовсе не обозначает. Я даже не уверен, что оные лица обозначают себя как-то "особо" – помимо того, кем на данный момент являются: бандитами или контрабандистами, бродягами или армейскими следователями, мелкими мошенниками или кем угодно ещё. Люди, коих я причисляю к маргиналам, характерны тем, что не относят себя ни к кому и не записывают себя ни в какие ряды. Они достаточно строго придерживаются одного-единственного принципа – "каждый сам за себя" ("не верь, не бойся, не проси"). Приходя на службу к любому командиру, князю или атаману, вступая в любой военный отряд, маргиналы обычно не присягают на верность – а если ситуация вынуждает их нечто вроде верности кому-то всё же обещать, то обещание это остаётся чисто формальным: сами про себя они отчётливо понимают, что выполнять его не собираются. Такое отношение к делу для обитателей Арийского Запада вообще-то не характерно – понятие о верности, в том числе о верности своему слову, является одним из краеугольных камней нашей ментальности. Существует только одна – весьма специфическая – категория людей, для которых нечто подобное является "общественно легитимным": так называемый "метис-предатель". "Метис-предатель" – это человек, волею судеб оказавшийся столь тесно связан и с неарийцами, и с арийцами, что не может сделать окончательного выбора в пользу одних или других, и посему считающий себя перманентно перед обеими сторонами виноватым. Такой человек открыто и недвусмысленно пребывает за рамками общественной морали – он знает это о себе, все прочие знают это о нём. Имея дело с "метисом-предателем", нельзя рассчитывать на соблюдение им тех неписаных законов, по которым живут "обычные люди"; можно полагаться только на какие-то сугубо личные договорённости. Кто хочет, тот имеет с ним дело – а кто не хочет, тот не имеет, и здесь всё прозрачно и однозначно.
Однако далеко не каждый "метис-предатель" – настоящий маргинал, и уж тем более никак не каждый маргинал – "метис-предатель". Маргинал может не иметь к метисам никакого отношения, он может быть (или считать себя) наследником чистейших древних кровей – важно совсем не это, важно то самое, о чём я сказал выше: принцип "каждый сам за себя", отвержение общественных моральных норм и стойкое воздержание от присяг и обещаний. Как уже говорилось, маргинал может быть бандитом, бродягой, армейским следователем, сезонным рабочим и т.п. – однако в тех же самых социальных группах имеются свои моральные нормы, свои внутренние законы, и эти законы настоящий маргинал презирает ничуть не менее, чем любые другие. Маргинал может происходить как из достаточно высоких кругов (из княжеской или офицерской семьи, из около-храмовой среды и пр.), так и из "простонародья"; он может выглядеть обшарпанным и замызганным, а может – рафинированно элегантным. Настоящий маргинал, как правило, не скрывает, кто он такой, однако и "вывески" никакой на себе не носит – что позволяет окружающим в охотку обманываться, воображая, что перед ними некий респектабельный господин или же, наоборот, простой и честный трудяга. В одной ситуации маргинал сочтёт за благо попустить окружающим заблуждаться, в другой постарается дать им некоторые намёки – так сказать, приоткрыть своё истинное лицо. Одним из средств подобной неброской манифестации и является то самое, что я называю "маргинальным фольклором".
Маргинальный фольклор – это совокупность песен, стихов, баек и так далее, несущих на себе отчётливый отпечаток "маргинального мировоззрения". "Каждый сам за себя" – а стало быть, горькое веселье одиночки, насмешка над общими ценностями, опрокидывание всех и всяческих моральных норм; впрочем, любая смеховая культура, любой шуточный фольклор тоже занимается низвержением стереотипов – так что маргинальный фольклор непосредственно граничит с общеупотребительным шуточным, местами даже сливается с ним. Однако же "на ощупь и на вкус", интонационно, расстановкой акцентов (иной раз слабоуловимых) маргинальный фольклор от шуточного всё-таки отличается, и основное отличие тут вот какое. Маргинальное опрокидывание норм происходит уже не дурашливо, а на полном серьёзе; маргинальная шутка чаще всего цинична – и, стало быть, скорее мрачна и жестока, чем весела. Точнее говоря – весела, но не радостна.
Почему я вообще так много говорю о маргиналах?
Дело в том, что в событиях вокруг окончания войны вышеозначенные маргиналы сыграли, прямо скажем, далеко не последнюю роль. На этапе, когда всё начало окончательно рушиться, множество маргиналов всколыхнулись и притекли к местам наиболее острых конфликтов. Маргиналы и вообще по своим установкам странники, вдобавок в горячие точки их влечёт многое – от жажды приключений вплоть до азарта половить жирную рыбку в мутной воде. Таким образом в решающих локусах сконцентрировалось большое количество маргиналов, что не могло не окрасить обстановку тонами весьма специфического колорита. Агония вольного Запада в наиболее горячих точках приобрела характер своеобразной бесшабашности-безбашенности, удали и даже разудалости – залихватского, бредового, безрадостного веселья, носящего узнаваемую метку "с особым цинизмом". Складывалась причудливая, неоднозначная, гротескная картина. С одной стороны, маргиналы не были виновниками социального обострения, которое привело к тотальной войне; с другой стороны – своими возмутительными и провокационными действиями они нередко обостряли конфликт ещё сильнее. Существует и ещё один немаловажный момент. Характерная маргинальская удаль "с особым цинизмом" объективно мешала воспринимать тотальную войну как нечто серьёзное и величественное, придавала всему оттенок фарса, пародии на трагедию – жестокой, кощунственной даже, но пародии, а значит – не могла не отрезвлять всех тех, кто имел хоть какие-то шансы вынырнуть из бреда. Омерзительные детали военного быта, нарочито подчёркиваемые маргиналами как в практических действиях, так и в фольклоре, ясно свидетельствовали: "Героическая Трагическая Эпическая Гибель" народов во взаимной резне – это не восхитительно и упоительно, а гнусно и очень глупо.
Ничего удивительного, что на следующем этапе немалое число тех же самых маргиналов оказались в рядах сторонников мира; следует отметить, что эти люди сражались за мир весьма самоотверженно и стойко. Старая мораль была для маргиналов неприемлема – раз она позволяет человеку выделывать такое, продолжая по-прежнему считать себя порядочным, значит, она лжива, лицемерна; новая же мораль… А есть ли смысл тут вообще говорить о морали? В ряды сторонников мира маргиналов привлекала совсем не мораль, а надежда: надежда на то, что, кажется, можно и правда попытаться жить по-другому – или по меньшей мере по-человечески помочь кому-то, кто и правда пытается жить по-другому. Многие из маргиналов вовсе не рассчитывали остаться в живых, чтобы самолично пожать тучные плоды грядущей эпохи всеобщего благоденствия; да и вообще – я уже говорил о том, что выбор зачастую совершался не по принципу предпочтения лучшего, а по принципу отвержения уж совсем неприемлемого. Маргиналов это касается в наивысшей степени. Выступать под девизом "Я не я буду, если допущу, чтобы этот подлый номер прошёл!" – весьма свойственно для них.
Однако вернёмся к маргинальному фольклору.
Итак, помимо всего прочего маргинальный фольклор является средством ненавязчивой демонстрации маргинального мировоззрения. Порой достаточно процитировать всего лишь один маленький стишок, напеть всего лишь одну характерную песенку – и это окажется равносильно вывешиванию флага, провозглашению исповедания. Приводимая цитата может быть более или менее возмутительной в зависимости от ситуации: маргинал вполне способен пощадить чувства собеседника и поддразнить невинную барышню чем-то куда более безобидным, чем идеалиста-студента или клирика. Постараюсь пощадить чувства читателей и я. Для нижеследующей подборки мною взяты не все любимые песенки и стишки – часть из нежно мною обожаемых (и притом достаточно популярных) я забраковал, полагая, что в них не только зашкаливает непристойность, но и вообще на грани переносимости образный ряд.
Так получилось, что я привожу здесь бόльшее количество примеров маргинального фольклора, чем примеров просто шуточного. Причина этого прежде всего в том, что в моей личной заначке их гораздо больше – я лучше знаком именно что с маргинальным творчеством. Я ведь не собиратель фольклора, а практик, и у меня нет возможности специально изучать фольклор даже ради сей книги. Честно могу сказать, что "просто-шуточное" я встречал по большей части не целиком, а обрывочно – идёшь, бывало, мимо компании и слышишь отдельные куплеты песенки, перемежаемые взрывами хохота. Ну что я – потом слова списывать буду, что ли?.. Некогда мне, да вроде и не до зарезу надо. А вот образцы маргинального фольклора преподносились мне, как правило, вполне целевым образом – разнообразные маргиналы предлагали мне всякое такое именно что "для-ради знакомства", чтобы испытать на прочность меня, а заодно и моё отношение к собеседнику.
Дело в том, что по жизни я как-то больше общался с маргиналами, чем с простыми честными ребятами – во всяком случае, больше общался в такой обстановке, когда читают прикольные стишки или поют прикольные песенки. Вместе с простыми честными ребятами мы сражались бок о бок и делали всякие другие общественно полезные вещи – а сугубо личные отношения, дружеские или враждебные (нередко переходящие опять-таки в дружеские), складывались у меня чаще с матёрыми циниками, развесёлыми беспредельщиками, утомлёнными собственным коварством злодеями и т.д. и т.п. С маргиналами вместе я и в тюрьме сидел (удостоился быть, так сказать, к маргиналам причтён) – во время того самого судебного процесса, когда была объявлена Черта Мира. Впрочем, это я забегаю вперёд; о моей личной биографии и других общественно значимых сюжетах мы поговорим позже.
Надо сказать, что ниспровергающий юмор маргиналов мне и вообще очень близок; более того – я глубоко убеждён, что, не имея под рукой этого мощного орудия, нельзя даже и позволять себе никакой серьёзности, никакой высокой патетики. В отсутствие сего безжалостно рассекающего клинка всякое доброе начинание неизбежно извращается в ложь и лицемерие. "Пусть языки острее ножа раскромсают ложь" – сказано в числе прочего и про злую, циничную маргинальскую сатиру: раскромсать ложь – задача ей под силу. Истину сию хорошо понимают приморцы, несущие в своей крови обличительный накал библейских пророков; про их излюбленное сочетание трагического надрыва с грубо-площадным комизмом уже было написано выше.
К оглавлению написанной части "Черты Мира"
